Неточные совпадения
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.)Честь имею поздравить. Вы будете
в большом, большом счастии,
в золотом платье ходить и деликатные
разные супы кушать; очень забавно будете проводить
время.
Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или края)
в данный период
времени, но
разные обстоятельства мешали этому предприятию.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни
времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся
в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него
в комнате, говоря о
разных пустяках и не будучи
в силах спросить, что хотел.
В продолжение этого
времени он имел удовольствие испытать приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда
в чемодане все уложено и
в комнате валяются только веревочки, бумажки да
разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянув на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника.
Впрочем, бывают
разные усовершенствования и изменения
в метóдах, особенно
в нынешнее
время; все это более зависит от благоразумия и способностей самих содержательниц пансиона.
Подобная игра природы, впрочем, случается на
разных исторических картинах, неизвестно
в какое
время, откуда и кем привезенных к нам
в Россию, иной раз даже нашими вельможами, любителями искусства, накупившими их
в Италии по совету везших их курьеров.
Желая чем-нибудь занять
время, он сделал несколько новых и подробных списков всем накупленным крестьянам, прочитал даже какой-то том герцогини Лавальер, [«Герцогиня Лавальер» — роман французской писательницы С. Жанлис (1746–1830).] отыскавшийся
в чемодане, пересмотрел
в ларце
разные находившиеся там предметы и записочки, кое-что перечел и
в другой раз, и все это прискучило ему сильно.
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во
время трудностей переселения
в дороге, то не его вина, и
в том властен Бог, а горячек и
разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай несут. Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы
время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу
в скобках,
Что речь веду
в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О
разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
Разумеется, невеста явилась, Аркадий Иванович прямо сообщил ей, что на
время должен по одному весьма важному обстоятельству уехать из Петербурга, а потому и принес ей пятнадцать тысяч рублей серебром
в разных билетах, прося принять их от него
в виде подарка, так как он и давно собирался подарить ей эту безделку пред свадьбой.
— Да-да-да! Не беспокойтесь!
Время терпит,
время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам останавливаясь на месте и глядя на него прямо
в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся
в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
Нет, если б я выдал им за все это
время, например, тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там
разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для дороги.] сердолики, материи и на всю эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина на Невском проспекте
в Петербурге.] да из английского магазина, так было бы дело почище и… покрепче!
Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то делу
в последнее
время прицепилось столько
разных промышленников и до того исказили они все, к чему ни прикоснулись,
в свой интерес, что решительно все дело испакостили.
Народу было пропасть, и
в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть
в Париже, где он выучился
разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их
в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и
в то же
время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).]
в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за
время войны Елена стала возбуждать
в нем определенно враждебное чувство, —
в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала
в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему русскому — к армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще,
в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
— Думаете — просто все? Служат люди
в разных должностях, кушают, посещают трактиры, цирк, театр и — только? Нет, Варвара Кирилловна, это одна оболочка, скорлупа, а внутри — скука! Обыкновенность жизни это — фальшь и — до
времени, а наступит разоблачающая минута, и — пошел человек вниз головою.
Он сидел, курил, уставая сидеть — шагал из комнаты
в комнату, подгоняя мысли одну к другой, так провел
время до вечерних сумерек и пошел к Елене. На улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот.
В разные концы быстро шли разнообразные люди, и казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
Он с юношескою впечатлительностью вслушивался
в рассказы отца и товарищей его о
разных гражданских и уголовных делах, о любопытных случаях, которые проходили через руки всех этих подьячих старого
времени.
Год прошел со
времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год
в разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились
в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
Три года вдовеет Агафья Матвеевна:
в это
время все изменилось на прежний лад. Братец занимались подрядами, но разорились и поступили кое-как,
разными хитростями и поклонами, на прежнее место секретаря
в канцелярии, «где записывают мужиков», и опять ходят пешком
в должность и приносят четвертаки, полтинники и двугривенные, наполняя ими далеко спрятанный сундучок. Хозяйство пошло такое же грубое, простое, но жирное и обильное, как
в прежнее
время, до Обломова.
— Подумаешь, — сказал он, — что мы живем
в то
время, когда не было почт, когда люди, разъехавшись
в разные стороны, считали друг друга погибшими и
в самом деле пропадали без вести.
Чай он пил с ромом, за ужином опять пил мадеру, и когда все гости ушли домой, а Вера с Марфенькой по своим комнатам, Опенкин все еще томил Бережкову рассказами о прежнем житье-бытье
в городе, о многих стариках, которых все забыли, кроме его, о
разных событиях доброго старого
времени, наконец, о своих домашних несчастиях, и все прихлебывал холодный чай с ромом или просил рюмочку мадеры.
В то
время в выздоравливавшем князе действительно, говорят, обнаружилась склонность тратить и чуть не бросать свои деньги на ветер: за границей он стал покупать совершенно ненужные, но ценные вещи, картины, вазы; дарить и жертвовать на Бог знает что большими кушами, даже на
разные тамошние учреждения; у одного русского светского мота чуть не купил за огромную сумму, заглазно, разоренное и обремененное тяжбами имение; наконец, действительно будто бы начал мечтать о браке.
Между тем судно подняло американский флаг; но мы не поверили, потому что слышали, как англичане
в это
время отличались под чужими флагами
в разных морях.
Председательствующий Никитин был совершенно искренно уверен, что суждения о
разных чиновниках первых двух классов, с которыми он входил
в сношения во
время своей службы, составляют очень важный исторический материал.
Тут, во
время службы
в Сенате, его родные выхлопотали ему назначение камер-юнкером, и он должен был ехать
в шитом мундире,
в белом полотняном фартуке,
в карете, благодарить
разных людей за то, что его произвели
в должность лакея.
Все
время обеда и вплоть до самого вечера прошло как-то между рук,
в разных отрывочных разговорах, которыми друзья детства напрасно старались наполнить образовавшуюся за
время их разлуки пустоту.
Мы должны вернуться назад, к концу апреля, когда Ляховский начинал поправляться и бродил по своему кабинету при помощи костылей. Трехмесячная болезнь принесла с собой много упущений
в хозяйстве, и теперь Ляховский старался наверстать даром пропущенное
время. Он рано утром поджидал Альфонса Богданыча и вперед закипал гневом по поводу
разных щекотливых вопросов, которые засели
в его голове со вчерашнего дня.
Познакомившись с редакциями, Иван Федорович все
время потом не разрывал связей с ними и
в последние свои годы
в университете стал печатать весьма талантливые разборы книг на
разные специальные темы, так что даже стал
в литературных кружках известен.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось по
разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку
в первые его два года
в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это
время кормить и содержать себя сам и
в то же
время учиться.
Здешние китайцы
в большинстве случаев
разные бродяги, проведшие жизнь
в грабежах и разбоях. Любители легкой наживы, они предавались курению опиума и азартным играм, во
время которых дело часто доходило до кровопролития. Весь беспокойный, порочный элемент китайского населения Уссурийского края избрал низовья Бикина своим постоянным местопребыванием. Здесь по островам,
в лабиринте потоков,
в юртах из корья, построенных по туземному образцу, они находили условия, весьма удобные для своего существования.
Есть несколько дам и
в нашем платье, но видно, что они оделись так для разнообразия, для шутки; да, они дурачатся, шутят над своим костюмом; на других другие, самые разнообразные костюмы
разных восточных и южных покроев, все они грациознее нашего; но преобладает костюм, похожий на тот, какой носили гречанки
в изящнейшее
время Афин — очень легкий и свободный, и на мужчинах тоже широкое, длинное платье без талии, что-то вроде мантий, иматиев; видно, что это обыкновенный домашний костюм их, как это платье скромно и прекрасно!
И действительно, он исполнил его удачно: не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно
в ее обществе; только стали встречаться
разные помехи ему бывать у Лопуховых так часто, как прежде, оставаться у них целый вечер, как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со словами: «нет, дружище, ты от этого спора не уйдешь так вот сейчас» — так что все большую и большую долю
времени, проводимого у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать у дивана приятеля.
В те
времена начальство университетом не занималось, профессора читали и не читали, студенты ходили и не ходили, и ходили притом не
в мундирных сертуках à l'instar [вроде (фр.).] конноегерских, а
в разных отчаянных и эксцентрических платьях,
в крошечных фуражках, едва державшихся на девственных волосах.
Многое, не взошедшее
в «Полярную звезду», взошло
в это издание — но всего я не могу еще передать читателям по
разным общим и личным причинам. Не за горами и то
время, когда напечатаются не только выпущенные страницы и главы, но и целый том, самый дорогой для меня…
Это было невозможно; думая остаться несколько
времени в Перми, я накупил всякой всячины, надобно было продать хоть за полцены, После
разных уклончивых ответов губернатор разрешил мне остаться двое суток, взяв слово, что я не буду искать случая увидеться с другим сосланным.
После Сенатора отец мой отправлялся
в свою спальную, всякий раз осведомлялся о том, заперты ли ворота, получал утвердительный ответ, изъявлял некоторое сомнение и ничего не делал, чтобы удостовериться. Тут начиналась длинная история умываний, примочек, лекарств; камердинер приготовлял на столике возле постели целый арсенал
разных вещей: склянок, ночников, коробочек. Старик обыкновенно читал с час
времени Бурьенна, «Memorial de S-te Helene» и вообще
разные «Записки», засим наступала ночь.
В ней не приходит все к одному знаменателю, а живут себе образцы
разных времен, образований, слоев, широт и долгот русских.
Снимая
в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками
разного роста, как носили во
время первого консулата, — он, еще не входя
в аудиторию, начинал ровным и бесстрастным (что очень хорошо шло к каменному предмету его) голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию, сказав все, что следует, о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда не отступал; случалось, что характеристика иных определялась отрицательно: «Кристаллизация — не кристаллизуется, употребление — никуда не употребляется, польза — вред, приносимый организму…»
У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели
в разные стороны,
в то
время как сердце билось одно.
Обучался он живописи
в Суздале, потом ходил некоторое
время по оброку и работал по монастырям; наконец матушка рассудила, что
в четырех-пяти церквах, которые находились
в разных ее имениях, и своей работы достаточно.
А именно: все
время, покуда она жила
в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили
в той же комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой
в ее городской дом воз или два
разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Русские люди того
времени жили
в разных этажах и даже
в разных веках.
В то
время в московском трактире около церкви Флора и Лавра (недалеко от Мясницкой) происходили по воскресеньям народные религиозные собеседования
разного рода сектантов.
С ним, уже во
время работ, я спускался второй раз
в Неглинку около Малого театра, где канал делает поворот и где русло было так забито
разной нечистью, что вода едва проходила сверху узкой струйкой: здесь и была главная причина наводнений.
Во
время сеанса он тешил князя, болтая без умолку обо всем, передавая все столичные сплетни, и
в то же
время успевал проводить
разные крупные дела, почему и слыл влиятельным человеком
в Москве. Через него многого можно было добиться у всемогущего хозяина столицы, любившего своего парикмахера.
Сразу узнал его — мы десятки раз встречались на
разных торжествах и, между прочим, на бегах и скачках, где он нередко бывал, всегда во
время антрактов скрываясь где-нибудь
в дальнем углу, ибо, как он говорил: «Не подобает бывать духовной особе на конском ристалище, начальство увидит, а я до коней любитель!»
В квартире номер сорок пять во дворе жил хранитель дома с незапамятных
времен. Это был квартальный Карасев, из бывших городовых, любимец генерал-губернатора князя
В. А. Долгорукова, при котором он состоял неотлучным не то вестовым, не то исполнителем
разных личных поручений. Полиция боялась Карасева больше, чем самого князя, и потому
в дом Олсуфьева, что бы там ни делалось, не совала своего носа.
У цирюльников было правило продержать десять минут банку, чтобы лучше натянуло, но выходило на деле по-разному.
В это
время цирюльник уходил курить, а жертва его искусства спокойно лежала, дожидаясь дальнейших мучений. Наконец терпения не хватало, и жертва просила окружающих позвать цирюльника.
Выли и «вечные ляпинцы». Были три художника — Л., Б. и X., которые по десять — пятнадцать лет жили
в «Ляпинке» и оставались
в ней долгое
время уже по выходе из училища. Обжились тут, обленились. Существовали
разными способами: писали картинки для Сухаревки, малярничали, когда трезвые… Ляпины это знали, но не гнали: пускай живут, а то пропадут на Хитровке.